Ворон и ветвь - Арнаутова Дана "Твиллайт" (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
Жаровня! Она забыла велеть Агнесе поставить в карету походную жаровню. И наверняка что-то еще забыла…
Время, до этого тянувшееся, теперь, кажется, летело, и Женевьева поняла, как чувствует себя приговоренный к казни. Точнее, вспомнила. В часовне посреди глухого, враждебного к ней, чужачке, леса, она впервые почувствовала этот страх загнанного зверя, которому – беги не беги – не скрыться. И вот сейчас снова.
«Нет же, все будет хорошо, – уговаривала она себя, спускаясь по лестнице и тихонько стуча в дверь комнаты Энни. – Мы выберемся, все трое. И в Стамассе найдется хороший лекарь, который скажет, что старуха ошиблась. Инквизиторский капитул примет жалобу на отца Экарния, а пока дело будет решаться, мы сможем ускользнуть. Все будет хорошо…»
– Матушка, позвольте, я возьму, – хмурый бледный Эрек мягко, но решительно отнял у нее шкатулку, в которую Женевьева, оказывается, вцепилась до боли в сведенных пальцах. – Энни, закрой лицо, там холодно.
Он стал мужчиной, ее мальчик, он вырос незаметно, Женевьева и не поняла, когда это случилось. То ли у подножия лестницы, где лежал хрипящий багроволицый Бринар и где снова придется пройти прямо сейчас, потому что иначе из замка не выйдешь. То ли в монастыре, где они ждали суда и, возможно, казни. То ли здесь, в замке, где было почти так же страшно, как в монастырских подвалах, и куда страшнее, чем в заброшенной часовне. Мальчики становятся мужчинами, когда им приходится защищать женщин, и потому Женевьева покорно прошла вслед за Эреком, вполголоса командующим слугами, такими же хмурыми, но исполняющими его приказания. Сундук, припасы в дорогу, а вот и жаровня, небольшая, но в это время года бесценная.
Энни, которую из натопленной комнаты ни здесь, ни в монастыре почти не выпускали, вертела головой, радуясь даже такой маленькой свободе, в ее глазах, на осунувшемся личике казавшихся огромными, светились и радость, и тревога, и любопытство. Кутаясь в такую же шаль, как у Женевьевы, она льнула к матери и одновременно бросала восхищенные взгляды на Эрека, выглядящего теперь куда старше сестры.
– Храни вас Единый, – тяжело уронила Агнеса возле кареты, пока один из слуг раскрывал мучительно скрипящие в ночной тишине ворота.
Ров, выкопанный предками барона, давно обвалился и зарос кустарником, зато мост был крепок, его только этим летом подновили. Отблески факела в руках экономки красили еще не успевшие потемнеть доски, и пятна влаги от недавнего дождя казались лужами крови.
– И вас пусть хранит, – торопливо отозвалась Женевьева, подбирая уже отяжелевший от сырости подол. – Я напишу из Стамасса.
Чуть не вырвалось, что письмо она отправит с отпущенными слугами, но это было лишнее, и Женевьева умолкла. Время, сегодня шутившее то зло, то глупо, как бродячий жонглер на площади, застыло. Женевьева стояла в неверном пятне света от факела, фыркали лошади, взгляды людей скрестились на ней, а она почему-то медлила. Сбоку высилась стена замка, не слишком высокая, но толстая и выглядящая такой надежной. Пришлось напоминать себе, что надежность эта мнимая. С другого бока в темноту уходил мост, там были дорога, зимняя ночь и неизвестность. А вдруг Женевьева ошиблась?
Стиснув зубы и коротко кивнув на прощание, она решительно поставила ногу на ступеньку кареты, неуклюже влезла и села на сиденье напротив жмущихся друг к другу Энни и Эрека. Задернула плотную занавеску на узком окошке, сохраняя тепло, которого в промерзшей карете явно не хватало.
Ошиблась она или нет, в горящем доме долгие раздумья – к беде! А когда под ногами горит мост, и в ров прыгнешь, лишь бы подальше от огня.
Хлопнул снаружи кнут кучера, карета качнулась – второй из слуг прыгнул на запятки, скрипнули плохо смазанные колеса. Женевьева прикрыла глаза, истово молясь про себя, чтобы не пугать детей…
– Матушка… матушка…
Тихий голос сына вырвал ее из сна. Встрепенувшись, Женевьева не сразу поняла, где находится и почему вокруг все трясется, а потом память и понимание пришли разом. Карета, дорога!
– Матушка, – повторил Эрек, глядя на нее, еще сонную, в упор, и только сейчас Женевьева поняла, что голос у него странный. Тихий, верно, и слишком напряженный при этом.
Одной рукой сын обнимал за плечи спящую Энни, второй держал приоткрытой так тщательно задернутую ею занавеску, хотя в карете отнюдь не потеплело, пока Женевьева, к своему стыду, уснула прямо во время молитвы. И жаровня не помогла.
– Эрре, что ты… – начала она раздраженно про занавеску и тут же осеклась, потому что Эрек поднес палец к губам и снова заговорил сам:
– Матушка, мы свернули не на ту дорогу.
– Как… не на ту? – обмерла Женевьева, мгновенно поверив Эреку – тот не раз ездил с бароном на охоту и знал эти места куда лучше нее.
– Поворот к Королевскому тракту милями десятью дальше, – с тем же холодным спокойствием тихо пояснил Эрек. – Развилку к монастырю мы уже проехали. Я все боялся, что мы свернем туда, потому и не спал. Это тупик, матушка, здесь когда-то был ручей и стояла мельница, потом вода ушла. Нехорошее место. Глухое.
Ужас, таившийся где-то внутри все последние дни, плеснул через край, требуя выскочить из ставшей ловушкой кареты. Женевьева стиснула края шали, не зная, что делать. Молиться? Кричать? Или все это какая-то ошибка?
– Буди Энни, – сказала она чужим голосом, едва слыша сама себя. – Тихо буди. У нас оружие есть?
Эрек молча потянул что-то рядом и показал ей короткий, в локоть длиной, меч оруженосца – единственное оружие, не считая ножа, что мог носить по своему статусу не вошедшего в возраст дворянского сына.
– Хорошо, – сказала Женевьева все теми же непослушными губами, хотя ничего хорошего в этом не было.
Карета теперь тряслась вовсю, заброшенная дорога – это не баронский тракт, законный отпрыск королевского и потому содержащийся в порядке. Тупик, куда и днем-то никто не заедет, а на глухом зимнем рассвете… Значит, их не повезут в Стамасс. Впрочем, и в монастырь тоже. Они пропадут по дороге, выехав из замка и не добравшись никуда.
– Давно свернули? – спросила Женевьева, подбирая мешающиеся в ногах юбки.
– Нет, – быстро, напряженно ответил Эрек. – Я сразу вас разбудил. Поворот обратно шагах в ста.
– Монастырь близко?
– Милях в семи.
И уже рассвело… Ах, как плохо! В темноте она бы велела Эреку прыгать из кареты и тащить Энни в лес, а сама попыталась бы задержать. Двоих мужиков?
Женевьеву заколотило. Энни, проснувшись, переводила испуганный взгляд с нее на Эрека и обратно. Твари! Какие же твари! Детей за что?! Эрек даже не наследник!
– Все хорошо, доченька, – уверенно сказала Женевьева, но улыбнуться не смогла, да Энни бы ей и не поверила. – То есть пока не очень, но будет хорошо. Тихо, лисичка моя, не бойся и не шуми.
В лисичку они играли еще в Молле, и Эрек замечательно искал спрятавшихся «зайцев», зато Энни отлично пряталась, замирая, как настоящий звереныш. Глупость какая в голову лезет. Может, выпихнуть из кареты хотя бы ее? Нет, не убежит.
– Эрек, дай мне меч.
Медлить было нельзя, с каждым поворотом колеса они удалялись от спасения.
– Дай мне меч, – прошипела Женевьева. – Сейчас я открою дверь, подниму шум и ударю первого, кто сунется, а ты выскочишь и побежишь. Не спорь! Ни я, ни Энни убежать не сможем. Беги изо всех сил – к монастырю. Ты хорошо бегаешь, ты успеешь. Приведи помощь, а мы постараемся продержаться. Не спорь, ради Света, времени нет!
Несколько мгновений он смотрел на нее расширенными глазами, потом кивнул. И тут же замотал головой, лихорадочно шепча:
– Нет, не так. Жаровня! Я ударю мечом, а вы следите за другой стороной. Сунется – углей в морду…
Они не успели. Совсем немного не успели. Карета, жалобно скрипнув всеми колесами, окончательно встала, и кучер, спрыгнув с козел, молча рванул дверцу. И сразу же – второй, с другой стороны. Эрек, оскалившись, как звереныш, дернул меч из ножен, попытался ударить ногой в бородатое лицо. Закричала Энни. Женевьева, подхватив жаровню – просто железное ведро с углями, откинула крышку, сыпанула в лезущего внутрь кучера.
